Старшая сестра

– Как хорошо! А я только сейчас хотела рассказать вам, что я решила сделать!

– Вот и я, голубчик, услышала, что вы тут что-то решили. Может, вы сразу мне и расскажете?  – ответила Марья Васильевна, грузно усаживаясь за узкий, покрытый кумачом стол.

Ирина Леонидовна начала рассказывать о том, что будет у неё на совете дружины, который она соберёт завтра или послезавтра. Глаза её сверкали, пухлые щёки горели румянцем – с таким увлечением она рассказывала.

Марья Васильевна слушала опустив ресницы.

– Вы советовались с Еленой Петровной?  – спросила она.

Да, Ирина Леонидовна советовалась, но Елена Петровна с ней не согласилась. Она сказала, что ни в коем случае нельзя это выносить на совет дружины и даже на совет отряда нельзя. Однако Ирина Леонидовна считает, что это будет непринципиально. Это такой случай: пионерка – и вдруг в церкви!

И вот, когда Ирина Леонидовна, закончив свою речь, подняла от своей записки взгляд, то увидела, что Марья Васильевна стара и больна, что лицо у неё жёлтое, что губы сложены устало и печально. Но всё это пропало, как только Марья Васильевна подняла свои лучистые глаза.

– Дружок мой, всё это очень интересно,  – сказала она, словно глядя прямо в душу молодой вожатой,  – но вы забыли об одном…

– О чём?  – Ирина Леонидовна живо приготовилась записать то, что скажет Марья Васильевна.

– О человеке. О Зине Стрешневой,  – сказала Марья Васильевна.  – О ней-то вы, дитя моё, совсем не подумали!

– А ей будет наука, Марья Васильевна,  – возразила вожатая,  – надо же воспитывать!

– Да, надо. Конечно. Но вот, знаете,  – одно деревце гнётся, а другое – ломается. Боюсь, что это деревце вы как раз сломаете. Этого же боится и Елена Петровна. А Елену Петровну следовало бы послушать – она своих девочек знает очень хорошо.

Ирина Леонидовна растерялась и огорчилась:

– Но это и другим было бы полезно…

– «Другим полезно»!  – Марья Васильевна покачала головой.  – Разве для пользы тех, других, необходимо быть беспощадным к этим? А что Стрешнева переживает – разве неважно? А ведь она получит глубокую травму, уверяю вас.

Ирина Леонидовна нервно постукивала карандашом. Думала и хмурилась.

– Подумайте, подумайте об этом хорошенько, дитя моё,  – сказала, вставая, Марья Васильевна.  – За эти два дня можно многое передумать и перерешить…

Но думать два дня Ирине Леонидовне не пришлось. Прозвенел последний звонок, и почти тут же, не успела Марья Васильевна ещё и уйти, в коридоре послышался топот бегущих ног и в дверь торопливо застучали. Ирина Леонидовна крикнула:

– Войдите!

В комнату не вошли, а ворвались девочки из шестого – маленькая Катя Цветкова и курносая, красная от возмущения Аня Веткина.

– Ой, ой! Ирина Леонидовна…

Увидев Марью Васильевну, девочки осеклись, замолкли.

– Что случилось, дети?  – спросила Марья Васильевна.

– Ой! Там у нас Фатьма Рахимова Тамару отколотила!  – сообщила Аня.

– Ага! Тамару отколотила!  – подтвердила и Катя.

Ирина Леонидовна вскочила;

– Я иду! Девочки, бегите вперёд! Пусть весь отряд останется, погодите расходиться…

Каблучки Ирины Леонидовны мелко застучали по коридору. Она бы и сама побежала бегом, но для старшей вожатой это было несолидно.

Вслед за нею поспешила и Марья Васильевна, широко и грузно ступая по натёртому паркету.

Почти все девочки были в классе. Ушли только трое: одна – потому, что ей надо было к зубному врачу, другая – потому, что не была пионеркой, третья – потому, что тоже не была пионеркой и, кроме того, потихоньку носила на шее крестик, который повесила мать.

Зина стояла бледная, встревоженная. Она оглядывалась то на одну, то на другую свою подругу и чем-то очень напоминала птицу, только что пойманную и посаженную в клетку. Милые, почти родные лица подруг казались ей чужими. Она не знала, что они сейчас думают и что будут говорить о ней. Она знала только, что думает и что будет говорить Фатьма. Но Фатьма и сама сейчас очень провинилась: она обругала Тамару крысой и два раза ударила по спине, да так крепко ударила, Что Тамара отлетела к доске и чуть не опрокинула доску. Фатьма сидела красная, злая, как петух, который только что подрался и готов подраться опять, если его затронут.

Закладки